Сериал «Чернобыль»: почему он всех так потряс

На HBO вышел полностью сериал «Чернобыль», мрачный и гуманистичный. На протяжении пяти длинных серий мы следим за устранением ужасающей катастрофы на Чернобыльской АЭС.

«Чернобыль», как и любой масштабный сериал последнего времени, неизбежно переживает сравнение с «Игрой престолов». Средневековая фантастическая эпопея аккумулировала не один десяток фирменных маркеров: клубок многочисленных отдельных историй, амбивалентность персонажей, их частая гибель, некая загадочная угроза в виде, например, Белых ходоков.

Сюжетных линий в «Чернобыле» почти так же много, как и в «Игре престолов». Как острее показать масштаб и ужас катастрофы? Только через личные истории. И мы видим ошарашенных работников электростанции, словно получивших пыльным мешком по голове, и бюрократических молчунов, рассматриваем вблизи расширившиеся зрачки ученых-ядерщиков, ничем не защищенные лица пожарных.

Персонажей много, но главный герой – не ученый Легасов, не функционер Щербина, не активная женщина из Минска, а радиация. Вот что – чернобыльские «Белые ходоки», которые заражают одежду, сочатся с капота машины прямо в землю, сияют, как самый красивый в мире салют. Поэтому «Чернобыль» и называют хоррором: радиация, как Чужой, проникает не только в города, но и в плоть и кровь, принося медленное понимание: это конец, это смерть – через неделю, через пять лет, сейчас.

Пожалуй, сначала мешают известные лица. Англичанин из «Безумцев» (Джаред Харрис) играет советского ученого, заместителя директора Курчатовского института. Стеллан Скарсгард с нарисованными бровями стал номенклатурщиком Борисом Щербиной, а авантажный Кон О’Нилл со своей фирменной улыбкой – директором Чернобыльской АЭС Виктором Брюхановым. Но превосходный грим, костюмы, вполне адекватные советскому периоду, и мощная актерская игра быстро все изменили.

Конечно, многие ждали дешевую бутафорию и клюкву в стиле «Какие ваши доказательства?». Да, есть какие-то ляпы: то форма пожарных не тех лет, то возникают ящики водки, которые не могли так непринужденно повсюду фигурировать во время сухого закона, то появляются мифические тульские шахтеры. Если покопаться, то, может, и еще найдется что-то не из середины 80-х, не из Советского Союза, не существовавшее на самом деле. Как, например, не существовало на самом деле физика-ядерщика из Минска, которую играет Эмили Уотсон. Ее персонаж полностью придуман, точнее совмещает в себе много людей. Но ученая Ульяна Хомюк вполне достоверна, от пластики интеллигентной советской тетки до безвкусной кофты и лаковых туфелек. Эта достоверность даже немного пугает. Многочисленные, крупным планом показанные детали быта правдивы в массе своей. Они такие, какие и должны быть, на грани винтажа и старья, непонятно куда лучше встраиваемые: в музей или в старую коммуналку. Ухвачено такое, от чего, может, и хочется избавиться, но что по-прежнему составляет нашу память, историю и все еще нашу суть: славянская одутловатость лиц, манипулятивная пропаганда и даже, что там, модная химическая завивка. Есть и другое: будничный героизм и жертвенная любовь, взваленный на плечи груз ответственности, который не снести, но нести больше некому.

Пожарные, тушившие АЭС, обугливаются от радиации, парни-водолазы вступают в мертвую воду, медсестры дежурят сутками в больницах, шахтеры роют тоннель под реактором. Маленькие люди становятся героями, забывая о себе. Не это ли качество характера помогло в другой войне, не с радиацией, а с фашизмом?

Хотя события восстанавливаются последовательно, по часам, это не документальный фильм. Характеры додуманы, истории дописаны. Это шоу, первоклассное, дорогое, сделанное с вниманием к деталям, суперпрофессиональное.

Почему же этот сериал сняли не мы? Да, для нас важна не только драматургическая стройность и правдивый быт. Мы, наверное, должны бы вложить что-то большее и сделать фильм-память, фильм-искупление, прощание и прощение…